Восточный базар, цыганский табор, токийский аэропорт…

Блестящий пол, которого не видно под всевозможными ногами и багажом, ни одного запоминающегося лица. Чемоданы на колёсиках, маленькие тележки, спортивные сумки; разноцветные лица беспрестанно мелькают перед глазами. Кажется, здесь никто не молчит, будто на всех людей наложили заклятие болтливости. Всякий здесь считает своим долгом говорить, говорить и говорить, даром что вряд ли будет услышан. Однако, несмотря на всю эту неразбериху, каждый из действующих тут человеческих потоков движется по своему строго выверенному поколениями пассажиров маршруту – взвешивать багаж, или доплачивать пошлину, или на посадку, или купить газету. В результате аэропорт напоминает улей; особенно этому способствует висящий в воздухе неровный гул.

Однако и в этом живом море можно найти участок покоя. В данный момент это три человека, стоящие тесной кучкой под табло с бегущими строчками расписания рейсов: европеец, японка и нечто неопределённое в куртке с меховой оторочкой. Лица, спрятанного глубоко в капюшоне, даже мельком не видать. Японка всем довольна и радостно блестит сильно подведёнными глазами. Европеец ухмыляется; время от времени он тянет руку к лицу жестом человека, поправляющего очки, и только тогда улыбка сменяется выражением смутной тревоги – очков-то на нём нет.

Из меховых глубин доносится мрачное бормотание.

- Они убили Кенни, - жизнерадостно комментирует Мэтт. – В каком смысле «зачем»? Ты сам сказал, что Нарита проверяется лучше, а здесь больше народу. Другое дело, что могли бы полететь чартером, как нормальные люди. Только чихни, и босс даст тебе хоть три самолёта, хоть пять… чего? Говори громче или вылезай из капюшона! Ну дольше, но ненамного же. Потеряться здесь, может, и легко… А мы точно не в розыске? Я? Я-то уверен, я за базами слежу… Вообще мы, думаю, в безопасности – почти, тебе очень, очень идёт, почти так же, как коса Киё… Томико-тян, да, Томико-тян? Пфф-кх-кх-кх-ссс-АЙ!!

Всю сознательную жизнь Мэтт носил сапоги, надёжно защищающие голень, и сейчас впервые в полной мере ощутил великолепие правильно исполненного пинка ниже колена, где кость находиться под самой кожей. Маскировки ради сапоги заменили на ботинки. Мэтт, привыкший к мысли, что уязвимые участки вроде глаз, кистей рук и голеней лучше на всякий случай защитить от внешнего влияния, чувствовал себя как человек, вышедший на каток в чешках. И вот, пожалуйста, предчувствия подтвердились.

- Больно же, - сказал он темноте внутри капюшона, осторожно перенося вес на уцелевшую ногу. – Погоди, я тебе припомню, если долетим.

Из куртки хмыкнуло. Такада посмотрела на Мэлло с укоризной.

- Время! – спохватилась вдруг куртка. – Наша посадка началась. Чего стоите?

Мэлло схватил сумку и твёрдым шагом, компенсирующим неуверенность от пребывания в непривычной обуви, направился к выходу. От резкого движения капюшон слетел на спину; Мэлло выругался, поскольку свободной от поклажи рукой как раз пытался вытащить из плоского декоративного кармана на жилетке билет и паспорт. Спиной он чувствовал, как неумолимо разъезжаются в ухмылках лица его спутников «Рёдзи Томико» и «Джима Уилсона», но поделать ничего не мог. У самых дверей он оглянулся. Такада и Мэтт догоняли его, и выражение лица Мэтта было почти, ну почти виноватое.

Мэлло хмыкнул и пригладил перчаткой причёску. Одна каштановая прядка упорно лезла в глаза; до окраски волосы не лежали так по-дурацки. Зато не переодели, устало подумал Мэлло. К чёртовой бы бабушке вообще этот маскарад. Главный финт для любого заинтересованного, если такие остались со времён дела Киры или образовались с приходом в японскую «семью» слишком умного аналитика, - это то, что они вообще летят общественным транспортом. Покрасить волосы, подумать только! Женщины, чтоб их. Сам бы никогда не додумался. Себе-то приклеила накладную косу и довольна.

Паспорт в кожаной обложке, потёртый и неотличимый от настоящего, наконец отцепился от «молнии» и шмякнулся на пол. Прежде чем поднять его, Мэлло вернул капюшон на место и как следует затянул фиксирующие тесёмки.

***

Джон Кирби всю сознательную жизнь проработал в банке. Кому-то такая перспектива покажется скучной; эти люди просто не знают, как увлекательно порой выстраивается линейка курсов валют и какие закрученные сюжеты изобретают люди в поисках кредита. К пятидесяти двум годам ровная, прочная, с надёжными перилами лестница карьерного роста привела мистера Кирби на пост заместителя начальника одного из филиалов крупнейшего Лондонского банка. Его жизнь, в меру насыщенная интересными, но не выходящими за приемлемые рамки событиями, была образцом мечтаний любого доброго христианина. Не обошлось, конечно, без эксцессов – как-то раз налоговая проверка обнаружила неучтённый золотой слиток, а несколько лет назад филиал ограбили – но в конце концов неприятности уладились и позабылись, а за верную службу Старой Леди мистер Кирби удостоился приглашения на слёт коллег из отделений Лондонского банка по всему миру, приуроченный к Рождеству. Теперь почтенный джентльмен возвращался домой, куда надеялся прибыть к утру сочельника.

Однако всю дорогу до аэропорта Джона грызло неясное ощущение грядущих неприятностей. Он дважды проверил документы и тщательно осмотрел багаж – всё находилось в безупречном порядке, но мерзкое предчувствие не отпустило, а наоборот, усилилось. Джон со смутной тревогой попытался припомнить сводку авиакатастроф за последнее время, но о том, чтоб обменять билет, не могло быть и речи: утром сочельника все члены семьи должны быть дома, в какой бы точке глобуса они не находились до этого. Против семейных традиций не попрёшь. На посадке, как ни странно, тревога улеглась: перевеса багажа (целая куча японских сувениров!) не обнаружилось, персонал был вежлив и предупредителен, и даже соседи по салону оказались приличными, хотя и молодыми. Единственным огорчительным обстоятельством было расположение около иллюминатора: таким же образом Кирби летел в Токио, и по ногам здорово дуло. Молодой человек с длинными, красиво блестящими каштановыми волосами, ближайший сосед Кирби, щёлкнул ремнём безопасности и развернул газету.

Прошлась по салону красавица-стюардесса в спасательном жилете. Самолёт с воем набирал высоту, пара секунд перегрузки приподняла пассажиров над сидениями, гул стал тише и ровней и, наконец, погасло объявление о пристёгнутых ремнях. А затаившееся было предчувствие неприятностей Джона Кирби завыло и замигало, как пожарная тревога.

Сосед поднял глаза от газеты и посмотрел куда-то вглубь салона. Снова взглянул на газетную страничку, пихнул локтём приятеля и что-то быстро зашептал тому в ухо. Кирби осторожно скосил один глаз на текст; ничего особенного, статья про сборы от новой компьютерной игры, колонка происшествий…
…и внизу, судя по тому, что попадало в угол обзора, - предупреждение об опасном террористе, украшенное его, террориста, фотографией.

Пожилому банкиру стало нехорошо. Он изо всех сил старался успокоить себя, убедить, что какие-то перешептывания тут не при чём, - но теперь за спинкой каждого кресла мерещился беспощадный убийца. Сосед сложил газету и принялся рыться в сумке. На колени мистера Кирби посыпалось множество вещей; сосед, бормоча извинения, стал сгребать их обратно, выбрав и отложив только блокнот и небольшой зелёный флакончик, извинился ещё раз и полез к проходу между рядами. Тёплую куртку с меховой оторочкой он так и не снял.

***
- Что это у него?
- Нейтрализатор краски. Это я ему выдала.
- Зря.
- Ой зря. А что это вы с ним шептались? Кто-то знакомый летит, да?
- Нет, что ты. Забей.

***

Место рядом с Джоном Кирби пустовало довольно долго. Банкир укутал тощим пледом озябшие ноги и уже собрался подремать, но тут явился его беспокойный сосед. Он пытался вытереть мокрые волосы бумажными салфетками; роскошная причёска сейчас имела довольно жалкий и странно посветлевший вид. Он встряхнул головой, окатив брызгами и Кирби, и своего приятеля, который незамедлительно завозмущался.

Не удостоив товарища вниманием, сосед повернул лицо в обрамлении слипшихся мокрых прядей к Кирби.

- Извините, - в который раз произнёс он, и Джон Кирби напоролся на зелёный взгляд, как на битое стекло в траве. Он узнал его, этот взгляд, равнодушный и внимательный одновременно, и немедленно вспомнил голос и всё остальное. Уличной бандой, что несколько лет назад за семь минут лишила его полугодовой премии, командовал худенький светловолосый мальчик. Они никого не убили и не покалечили, но эти несколько минут цепенящего ужаса Кирби запомнил как наихудшее, что с ним когда-либо произошло. Он проблеял что-то в ответ и отвернулся к иллюминатору, намереваясь вознести молитву о скорейшем и благополучном окончании этого ужасного полёта.

На крыле самолёта сидел демон. Отвратительное создание, похоже, нисколько не страдало от холода и скорости. Обтрёпанные чёрные крылья слабо шевелились, одна гротескно-тощая нога свисала вниз, и, если несчастный банкир что-то понимал в происходящем, чудовище питалось. Жрало, чавкая, что-то красное.

Оцепенев, Кирби с трудом повернулся обратно, не зная, который из монстров менее опасен. Сосед-преступничек тоже смотрел в иллюминатор и – Кирби мог поклясться – видел того же самого демона. Более того, он снова толкнул приятеля локтём, кивнул в сторону галлюцинации и буркнул что-то неодобрительное.

Вопль Кирби раздался почти одновременно с криком человека из другого ряда, сидящего ближе к выходу. Мужчина с лицом, известным по последним сводкам о террористах, сползал в проход, тщетно пытаясь уцепиться за соседние кресла. Монстр снаружи вскочил на ноги и исполнил на обшивке странную пляску. Монстр в кресле справа бросил на умирающего удивлённый взгляд, девушка с косой давила кнопку вызова стюардессы, а Джон Кирби отправился в глубокий обморок, не успев отметить, что, несмотря на пережитое им, ощущение опасности и тревоги исчезло начисто.

***
Где-то на полпути к Винчестеру пошёл снег. Редкие крупные хлопья, зимние бабочки в сгущающихся сумерках. Однако в жёлтом свете фар «мустанга» снежные бабочки превращались в одно слепое пятно: Мэтт ездил быстро в любую погоду и по любым дорогам. Такада сидела рядом с ним и выпутывала из собственных коротких волос накладные пряди. Мэлло занял столько пространства заднего сиденья, сколько получилось, и, брезгливо скривясь, наблюдал за Такадой.

- Пакость какая. Зачем вы, женщины, всё время так мучаетесь?

Такада терпеливо объяснила, что мучаются женщины не «всё время», а только некоторое, а искусственные волосы – это довольно редкое явление.

- А покраски эти все? С ума сойти можно!
- Интересно, как там дядька из самолёта, оклемался ли, - вставил Мэтт. – Ты его здорово напугал.
- Я его не пугал. Не знаю, что уж он так от меня шарахнулся. Я его в глаза никогда не видел. А Рюук, ну что Рюук? Скотина. Но мужик сам виноват. Нечего хватать чужие вещи руками, вот что.
- Ты всё своё барахло на него высыпал!
- Ну и что! Сам бы и собрал, нечего было лезть мне помогать! Пусть теперь думает, что увидел глюк. Ничего, лишний раз сходит к доктору – в его возрасте полезно.
- Я на тебя посмотрю… в его возрасте.
- Я не доживу.
- Эй, - негромко позвала Такада. – Смотрите, решётка.

Красный «мустанг» сбавил скорость и свернул направо, туда, где за снежным кружением виднелись чёрные кресты ограды. Последний раз Мэлло видел этот чугунный узор изнутри - уходя, он ни разу не оглянулся. Дом Вамми, приют для одарённых детей, вставал из-за деревьев неожиданно, как заколдованный замок, а горящие под самой крышей окна, тишина и снег отнюдь не развеивали первого впечатления. Мэтт остановил машину перед воротами, помог выбраться Такаде и встал рядом с Мэлло. Так они стояли в синей сгущающейся темноте, и Такада боялась хлопнуть дверцей и нарушить тишину.

В полуосвещённых окнах холла мелькнул сгорбленный силуэт. Мэтт и Мэлло обменялись быстрыми взглядами; вдруг Мэлло сорвался с места и в следующую секунду уже висел, подтягиваясь, на решётке ворот. Брякнул засов – совсем простой, ибо нет смысла тратиться на хорошие замки для малолетних гениев, разве только чтоб поощрить их изобретательность ещё раз.

Мэтт и Мэлло двинулись к крыльцу. За ними осторожно, как кошка, входящая в незнакомый дом, шла Такада. Наверху лестницы, в освещённом проёме, виднелась фигура старика, опирающегося на трость. Старик улыбался.